Блог

Творческий портрет:
Олег Каравайчук (1927 – 2016) – один из самых экстравагантных представителей музыкальной современности, композитор-академист и кинокомпозитор, пианист-виртуоз, великая и загадочная личность, подлинная достопримечательность Петербурга, почти мистический образ без пола и возраста, чья жизнь и творчество всегда были окутаны множеством мифов. В последние годы жизни к этому необыкновенно одарённому музыканту было чрезвычайно приковано внимание прессы, кинорепортёров, что не случайно: слова «я рассказываю, значит, вы меня пишете» О. Каравайчук в поздний творческий период произносил всё чаще и чаще! Послушав маэстро и пообщавшись с ним некоторое время, понимаешь – перед тобой абсолютный гений, живущий по своему внутреннему творческому кодексу, лишённый «академической зашоренности», для которого творчество естественно как дыхание. Это музыкант типично петербургской природы, интеллигент и невероятный эрудит, способный к мгновенной безостановочной импровизации и реимпровизации. Кажется, что он погружается в творческий транс мгновенно, и это метафизическое состояние продлится вечно, но нет! Столь же сиюсекундно композитор, как ребёнок, которому резко всё наскучило, встаёт из-за рояля, уходит, не попрощавшись, и никому ничего не объясняя.

Сочиняя мгновенно – а при этом композитор любил повторять, что «музыка пишется не так просто», О. Каравайчук  объединяет в звуках своих сочинениц Ф. Шопена, Р. Шумана, гениального, но «падшего» К. Дебюсси, рационального Д. Шостаковича. Подобно тому, как немногие лучшие петербургские музыковеды умели с невероятной скоростью переключать свой монолог от Баха к Босху, от Чехова к Ельцину, от Филонова к Генделю, он столь же гибок и непредсказуем в своём творческом амплуа.

Перед нами – фигура маргинала, выбравшего путь непохожести на других осознанно, но, тем не менее, эта фигура всё чаще и чаще пробуждает горячий интерес к собственной персоне. Перед нами – музыкант, способный войти в историю не весомыми и «каменными» достижениями в виде симфоний, опер, трактатов о музыке, а своей исключительной гениальностью, умением жить и создавать то, что близко для себя, пониманием своих потребностей в искусстве, и, что очевидно, – отсутствием в своём творчестве прочных архитектонических форм. Парадокс, но этот музыкант поэтому и крайне интересен, что не создаёт кирпичей, что оставляет не крупные сочинения, как у всех, а себя. Или похожую на себя музыку.

Рассуждения о музыке композитора столь же импровизационны и легки, как и звуки, рождающиеся под его пальцами. И только внимательно вслушиваясь, обнаруживаешь, как много в сказанном необыкновенной глубины, какой внутренней логикой сцеплены и организованы мысль за мыслью, изъяснение за изъяснением. Размышляя вслух о необходимости профессионального образования, композитор акцентирует внимание на том, что обучение в консерватории приводит к сокращению жизни как на физическом, так и на ментальном уровне: слишком много проводится рутинной работы, вычёркивающей из жизни несколько лет, слишком много черновых упражнений, засоряющих слух и ум, приходится выполнять, слишком страдает от этой рутины здоровье и самочувствие. Если же выводить разговор на уровень высокой музыки, то она пишется с практически запрограммированным эволюционированием – от того, что уже достигнуто в направлении дальнейшего развития, плюс, создаётся за столом, что само по себе отрицает гениальность и творческую импульсивность в её написании, а в качестве приоритета в композиции выдвигает умозрительное начало. Настоящий композитор, по убеждению О. Каравайчука – создаёт музыку так, словно этот естественный процесс не должен пониматься, а должен просто жить.

«Моя музыка написана на сплошном истязании меня. Но истязание, как ни странно, переходит в балетные движения», – так композитор описывал процесс создания балета «Гамма». Музыкант в любой беседе всячески обращал внимания на кинестетическую сторону, которая, как у многих творческих людей, была в нём предельно развита. Он с увлечением описывает переживаемые состояния как в творчестве, так и в быту. Рассказывая о преодолеваемом долгом пути от метро к Эрмитажу для репетиций на рояле российского императора, говорит о своей физической усталости и одновременно подчёркивает, насколько правильно с точки зрения женского – более выносливого и адаптивного – организма спланирована архитектоника Петербурга. Комментируя тот или иной свой концерт, он внезапно может уточнить «Выступление посвящено моей бессоннице». Чрезвычайно много композитор рассуждает о грусти – доминанте творческого настроения как одного художника, так и целой эпохи. По его убеждению, все мелодии западного и русского романтизма, от Ф. Шопена до А. Бородина и П. Чайковского имеют прочную привязку к русской грусти, что считывается и в направленности мелодического движения, и в ладовой окраске, и в риторических формулах, и в тонкости акцентировки. «Грусть благородна, это по-западному! Все мелодии Р. Шумана и Ф. Шопена одинаковы». Ещё более интересна его теория взаимодействия востока и запада – «европейская музыка в лице Р. Вагнера, А. Бородина жила за счёт восточных мелодий. Восток благороден врождённо, ему не нужно скрывать порочность, а запад её скрывает», - насколько же это тонкое и истинное наблюдение настоящего музыканта. Резюмируя свои предпочтения в музыке, композитор высказывается вычурно и лаконично: «Я соединяю Р. Вагнера, А. Бородина и восток без эклектики». Его техника цитирования всегда аллюзийна, музыка преимущественно наполнена отголосками западного Романтизма с отзвуками малеровской мелодики. Вдохновленность музыкой Г. Малера испытывали на себе многие композиторы петербургской школы, и большинство из них сходились в мысли: «Девятая симфония Г. Малера – это предвосхищение Ф. Кафки в музыке». А одним из первых композиторов, соприкоснувшимся с Ф. Кафкой в музыкально-драматическом искусстве стал О. Каравайчук. Казалось бы, это ожидаемо: повышенное внимание к эмпирике, умение мгновенно перестраиваться с одного на другое, проводить в искусстве совершенно несопоставимые параллели, уметь оставлять после себя недосказанное может лишь редкоодаренный человек и музыкант.

Жизненный путь:
Олег Каравайчук (1927 – 2016) родился в Киеве в музыкальной семье. Мать давала уроки фортепианной игры на дому, отец был скрипач, много работал в кино и театре. Дед по линии матери был влиятельным адвокатом. Когда Олегу было четыре года, семья переехала в Ленинград. С самого раннего детства писал музыку. Олег Николаевич вспоминал, что когда в 4 года играл на рояле, из соседней комнаты прибежал отец и воскликнул: «Да ты же композитор!» После переезда отец работал в музыкальном отделе «Ленфильма», мать — в школе.
В апреле 1937 года в возрасте 9 лет Олег Каравайчук выступил с исполнением собственного сочинения — «Колыбельной песни» — на сцене Большого зала Московской консерватории, партию виолончели исполнил Даниил Шафран, которому было 14 лет.
Окончил музыкальное училище по классу фортепиано при Ленинградской консерватории в 1945 году. В марте 1943 года принял участие в концерте юных музыкантов в рамках празднования 80-летия консерватории в Ташкенте. В 1945—1951 годах учился в Ленинградской государственной консерватории (ныне Санкт-Петербургская государственная консерватория имени Н. А. Римского-Корсакова) по классу фортепиано (педагог Самарий Савшинский).
Первая киноработа — музыка к фильму «Алёша Птицын вырабатывает характер» (1952), приглашён по рекомендации автора сценария фильма — Агнии Барто; наставником молодого композитора для этой работы выступил Моисей Вайнберг. Работая в кино, Олег Каравайчук иногда снимался в эпизодических ролях, в некоторых фильмах выступал также и как дирижёр своих произведений, например, в «Поднятой целине», «Городе мастеров», «Коротких встречах». По словам О. Каравайчука, свой метод, положенный впоследствии в основу поиска и создания музыки для кино, он обрёл с помощью Виктора Некрасова, во время работы над фильмом «Солдаты», сценаристом которого был В. Некрасов.
В начале 1960-х годов состоялось единственное публичное выступление О. Каравайчука на сцене Ленинградского концертного зала (ныне Концертный зал у Финляндского вокзала), едва не закончившееся скандалом. В  следующий раз он смог выйти на сцену лишь два десятилетия спустя — 25 апреля 1984 года, выступил перед артистами ленинградских театров со сцены Дома актёра имени К. С. Станиславского, исполнив произведения М. П. Мусоргского и Л. Бетховена.
Однако широкой публике вплоть до 1990 года композитор был известен только как композитор театра и кино, его концерты запрещались, многие сочинения до сих пор остаются не выпущенными и хранятся в архивах.
Композитор вёл замкнутый образ жизни. Проживал на 15-й линии Васильевского острова  с матерью, в доме между Средним и Малым проспектами, недалеко от сквера имени Веры Слуцкой. Местные жители часто видели его на улице и в близлежащих магазинах. Благодаря своей экстравагантной внешности и поведению (манера ходить и держаться, говорить фальцетом, общаться с продавщицами, тёмные очки, берет и длинные волосы из-под него, зимой перчатки на резиночках), он получил прозвище «сумасшедший композитор» и являлся, таким образом, местной достопримечательностью.
Во времена перестройки (после 1989 года) побывал в Великобритании, выступал на Русской службе BBC, в одной из передач свои впечатления о британской столице он выразил вокальным образом — напел звуки. Тогда в рамках передачи Бориса Нечаева «У нас на острове» было подготовлено пять программ с участием Олега Каравайчука.
В 1995 году о композиторе был снят документальный фильм «Олег Каравайчук. Большой вальс для Колизея». Вскоре пришло и официальное признание: в 2002 году О. Каравайчук получил «Золотого овна» за музыку к фильму «Тёмная ночь», а в 2009-м — премию Сергея Курёхина «За заслуги в развитии современного искусства».
Впоследствии композитору покровительствовала Марьяна Цой, вдова Виктора Цоя, до своей смерти в 2005 году.
Композитор сотрудничал с кинорежиссёрами Сергеем Параджановым, Василием Шукшиным, Ильёй Авербахом, Кирой Муратовой («Короткие встречи», «Долгие проводы»), а также с музыкантами-авангардистами, в частности с Сергеем Курёхиным.
В апреле 2009 года принял участие в спектакле «Записки сумасшедшего» в ДК Ленсовета в Санкт-Петербурге, в честь 200-летия со дня рождения Н. В. Гоголя, с участием Ренаты Литвиновой и Александра Баширова, на котором обратился к слушателям с импровизированным монологом.
До последнего года жизни иногда выступал в Петербурге, при этом, несмотря на финансовые трудности, отказываясь от всех коммерческих предложений и работая только в тех проектах, которые его интересовали творчески. Нередко участвовал в перформансах, синтезирующих его музыку, классический и современный балет, поэзию и видео. Его почерком стало эпатажное выступление с наволочкой на голове, игра на рояле лёжа или на коленях. Сам композитор объяснял это желанием сосредоточиться и остаться только со своей музыкой. Его основное направление работы — импровизационное сочинение: в присутствии зрителей он садится за рояль, сочиняя произведение по ходу самой игры. Два крупнейших театра Петербурга: Александринский и  Академический Малый драматический театр – театр Европы – используют написанную композитором музыку к спектаклям: «Изотов» по пьесе Михаила Дурненкова «Заповедник»  и «Бесы» по роману Ф. М. Достоевского.
В июле 2014 года ностальгическая мелодия О. Каравайчука из фильма «Монолог» использована в мемориальном фильме телеканала «Культура» о народном артисте России музыковеде Святославе Бэлзе «Незаданные вопросы».
В 2015 году был создан Фонд сохранения культурного наследия Олега Каравайчука.
В феврале 2016 года композитор выезжал в Испанию на Международный наваррский фестиваль документальных фильмов «Точка зрения» (исп. Punto de vista) в Памплоне, где состоялась премьера фильма о нём самом: «Олег и редкие искусства» (исп. Oleg y las raras artes) режиссёра Андреса Дуке.
Скончался 13 июня 2016 года в Санкт-Петербурге. Прощание состоялось 18 июня 2016 года на второй сцене Большого драматического театра имени Г. Товстоногова (Каменноостровский театр). Определил место своего захоронения на Репинском кладбище, однако выполнить его волю, несмотря на наличие Фонда его имени, не получилось; композитор был похоронен на Комаровском кладбище.

Вместо Заключения:
Весьма интересной покажется прямая речь современников композитора о нём, интересные факты из жизни, а также взгляд со стороны композитора на самого себя:
Олег Каравайчук, 2005:
Я легко играю, я виртуоз — сверх, а непринуждённость игры принимается людьми за высшую артистичность. Но я абсолютно безартистичен! Поэтому я надеваю на себя наволочку, чтобы внешний артистизм не соединяли с моей музыкой. Если у меня при этом будет открытое лицо, они мою мелодию по-другому воспримут. А мне важно, чтобы человек воспринимал не артиста, с гениальным артистизмом играющего гениально артистическую музыку, а чистые ноты.
Борис Барабанов, 2012:
Человек-миф, полностью растворившийся в своей музыке, пианист, начавший карьеру в семь лет с концерта для Иосифа Сталина и выдавший на экзамене в консерватории собственную импровизацию за Баха, композитор, написавший невероятное количество гениальной киномузыки, питерский затворник, мудрец и фрик 85-летний Олег Каравайчук существует в природе как символ сверхъестественного начала, материализовываться перед публикой ему совершенно необязательно, легенды заменяют его физическое присутствие, и всё-таки иногда он снисходит до простых смертных. Олег Каравайчук выбирает для своих выступлений не академические концертные залы, а музеи, галереи, клубы.
Борис Мессерер о совместной работе над балетом «Клоп» в Кировском театре:
Каравайчук был известен в музыкальном мире своими скандальными выходками. Исключительно талантливый композитор, но страшно неорганизованный, всегда нарушавший сроки сдачи работ. И в связи с тем, что он не сдал партитуру в срок, Якобсон предложил композитору Фиртичу завершить эту работу. И на афише возникли две фамилии: «О. Каравайчук и Г. Фиртич». Когда за несколько дней до премьеры Олег узнал об этом, он был безумно возмущён и прислал в театр телеграмму с требованием продлить работу над спектаклем. В своё время я читал эту телеграмму, а сейчас воспроизвожу её по памяти: «Роден четыре раза откладывал сдачу своего Бальзака. Я требую отложить премьеру „Клопа“ на четыре месяца. О. Каравайчук». Театр не мог выполнить это требование, спектакль должен был выйти в назначенный срок. В результате конфликта Олег Каравайчук решил заменить свою фамилию псевдонимом Ф. Отказов. По его требованию на афише спектакля появились фамилии композиторов: Ф. Отказов и Г. Фиртич.